О важности разговоров с детьми: отрывок из книги Натальи Ремиш Моя Лола

Мы весь день катались на лыжах. Последние два часа шел дождь, все промокли, и Мира попросилась домой. И вот я уже за рулем, дочь — сзади в детском кресле. Муж закинул в багажник мой сноуборд (Мира называет его санками) и пошел к Лоле, а мы двинулись в отель. Она ждала его у подъемника, справа по ходу машины. Мира помахала ей, но Лола нас не заметила. Она стояла, съежившись и свесив голову, отрешенно смотрела на снег. Может, она хотела с нами? Да ну, хотела — сказала бы.

— Наташа, я вас вижу. Остановись, — вдруг позвонил муж.
— Что случилось?
— Лола тоже хочет домой. Она замерзла.

Моя мысль оказалось верной. Еще когда мы уходили, она сказала: "Я вся промокла, даже свитер". Но осталась с папой. Наверное, хотела его поддержать.

Лола забралась в машину, и обшивка сиденья под ней сразу отсырела.

— Слава богу, я в тепле, — Лола тут же принялась стягивать куртку, от воды изменившую цвет.
— Почему ты сразу не сказала, что тоже хочешь домой?
— Папе было бы одиноко.
— Лола, семейному человеку не бывает плохо, когда есть шанс час в день провести в одиночестве. Ему от этого хорошо. Он сможет поехать куда захочет и побыть наедине с собой.

Это не первый наш разговор о папе и его одиночестве. В самом начале нашей совместной жизни мы часто оказывались втроем — Жасмина (старшая дочь мужа Натальи от первого брака. — Прим. ред.) пропадала с друзьями. Дома за столом двое непременно сидели рядом, а третий — напротив, по-другому никак. В кафе двое смотрели на реку, а третий — на них. На аттракционах кто-то размещался вдвоем, а  кто-то  — один. Чаще всего вдвоем были мы с Лолой, а муж — в одиночестве.

Я знала: для него это возможность передохнуть. Раньше, до меня, он долгие годы не оставался один. У них тоже было трио — только из него и дочек. И ему приходилось все время следить за балансом. Если в одном направлении он на велосипеде ехал рядом со старшей, то в обратном — обязательно с младшей. Иначе обида.

Теперь ситуация изменилась, и в паре чаще оказывались мы с Лолой. Она же всегда искала взглядом папу и спрашивала: "Ты в порядке?" Муж кивал. Я же видела: он более чем в порядке — он один, спокоен и наслаждается тишиной.

Когда родилась Мира, состав пар стал еще стабильнее. Муж сажал ее на свой велосипед и ехал так всю поездку, иногда целый час. Мира спала в своем креслице, папа слушал подкасты, а я участвовала в бесконечных беседах с Лолой о жизненных сложностях двенадцатилетних девочек. Со временем я научилась слушать ее вполуха, кивая в подходящих местах. Но сначала старалась вникнуть в тему и задавала наводящие вопросы.

Обычно через двадцать минут я начинала раздражаться. Мне хотелось обсуждать с любимым мужчиной всю глубину наших отношений, Карла Маркса или теорию Большого взрыва. Но возможности не было — поток Лолиных историй не перекрыть. Если же я примыкала к молчащим мужу и младшей дочери, Лола тут же оказывалась между нами.

Мы гуляли по берегу моря. Муж нес сонную Миру. Он погрузился в себя и незаметно ушел далеко вперед. Мне пришлось в одиночку слушать рассказ о том, что Ноа носит неприлично розовые короткие кофты. И я сломалась. Я рванула к мужу и накинулась на него почти с кулаками: "Почему ты всегда оставляешь ее на меня? Почему ты никогда сам не поддержишь с ней разговор?" — "А если я хочу побыть один?"

— А если я тоже хочу побыть одна или с тобой?!

Разговора не получилось. Лола нагнала нас через две минуты, и история о Ноа продолжилась. 

Я понимала, почему она предпочитает говорить со мной. Папа ее слушал, но не слышал. И если я в этих историях частенько видела себя и свое детство, то для него они были непонятны. Я поддерживала Лолу — возмущалась вместе с ней поведением или вкусами ее подружек, а муж просто советовал: "Прекрати с ней общаться".

Отношений в женской среде муж совершенно не понимал. Нравится человек? Дружи и говори о нем хорошо. Не нравится? Не дружи. Но концепцию "дружить, но постоянно жаловаться" он принять никак не мог. Поэтому Лола предпочитала делиться со мной.

Я не советовала ей разорвать отношения — девчачьей дружбе свойственны подобные противоречия. Если перестать со всеми общаться, то окажешься на обочине — тебя просто выдавят из социальной группы, а Лола к этому не была готова. Она рисковала бы повторить мой детский сценарий — я была всегда одна, но я эту роль выбрала сознательно. Она меня тяготила, но общаться со школьными "звездами" я принципиально не хотела, а остальные меня не интересовали. И даже при таком подходе я постоянно с кем-то выясняла отношения.

Лола же была очень общительной. Она хотела быть в центре, дружить с самыми яркими людьми, лучше всех одеваться и выглядеть. Папа этого не понимал. Также он не понимал, что бессознательно транслировал мысль, будто с детьми очень сложно. А Лола эту мысль приняла и поместила глубоко в сердце. Она старалась не создавать проблем, быть другом и папиной опорой.

Наш последний разговор о детях с Лолой состоялся полгода назад. Я давно пытаюсь повлиять на ее точку зрения. Раньше она считала, что дети — это обуза и у нее их никогда не будет. Собственно, вопрос касался путешествий, в которые сложно отправляться с малышами: Лола планировала в будущем много путешествовать.

Наталья Ремиш

Я не стала напоминать ей, что работа тоже отнимает много времени, речь не об этом. Мне было важно найти весомые аргументы в пользу родительства. "Дети — это счастье" — слишком абстрактно и неубедительно. Лола видела мое уставшее лицо после целого дня с Мирой, слышала наши ссоры с мужем по поводу ее воспитания и истерики трехлетки. Реальность была убедительнее рассуждений.

Кроме того, мне нужно было ответить на этот вопрос в первую очередь себе. Почему я хочу детей? Зачем они мне?

Спустя несколько лет нашей общей жизни Лола допустила мысль, что дети у нее все-таки появятся, но приемные. Я посчитала свою миссию выполненной и расслабилась. Лола решила, что усыновит подростка. Если уж заводить детей, то их надо брать из детдома — спасать. И лучше — подростков, потому что их редко берут в семью.

И вот опять встал вопрос о том, зачем люди заводят детей. Я провела весь день с Мирой и устала — Лола это видела.

— Да, появление детей создает массу сложностей. Но радости больше. Мы проживаем с вами то, чего не прожили сами, когда были детьми. Покупаем вам то, что нам не покупали. Возим вас туда, куда нас не возили.

Но главное в другом. Мы видим в вас себя. Наши черты, привычки, слова. Мы любим себя в вас. Да ты даже ногти грызешь, как я. Не самая лучшая привычка, но как на меня похоже!

— Наташа, посмотри! — Лола кричит из ванной, и я иду на голос. — Наташа, я теряю волос! Look (посмотри), везде волос, он падает!

Лола говорит по-русски, что случается нечасто, и речь ее, несмотря на волнение, звучит забавно. Я замечаю ее волосы на полу уже четыре года. Жесткие, темные и от этого хорошо заметные, женские волосы на полу во всем доме стали моим триггером, как только я переехала. В этом смысле ничего не изменилось. Кажется, до сих пор их никто не замечал, кроме меня.

— У тебя всю жизнь выпадают волосы, это естественный процесс. Они и раньше выпадали. Только ты этого не замечала.
— Но они "падать" на пол. Это не красиво. Что делать?

Она поняла! Теперь это и ей кажется некрасивым. Лола становится мной!

— Да ничего особенного делать не надо. Пылесосить время от времени. Я рада, что ты стала такой внимательной к эстетике.

Мысленно ставлю себе пятерку за материнство. Моя дочь, моя — как будто всегда была моей. И как будто другой жизни у меня не было.

— Лола, у нас с папой вчера был разговор об усыновлении. Лола смотрит вопросительно.
— Ты ведь говорила, что усыновишь ребенка. Что столько брошенных детей, их надо спасать.
— Да, я помню. Но я все же хотела бы своего.

Это что-то новенькое, такого от Лолы я раньше не слышала.

— Понимаешь, в детях мы видим себя. Вот посмотри на Миру. Я вижу в ней и тебя, и себя, и папу.

Я внутренне улыбаюсь. То, на что я потратила столько времени, дало плоды. Она стала видеть в детях источник радости, а не усталости.