Посмотреть на мир глазами ребенка: колонка Ольги Нечаевой

Когда ребенок совсем маленький, весь мир для него — это такой странный слитный цветной узор. Он совсем ничего не знает. Не понимает, что это темное пятно — это шкаф, и он отдельно от белого пятна, стены, и он стоит, и открывается, и производит шум, и он неживой. Перед малышом течет этакая матрица из звуков, цветов, запахов, и, по мере роста, наблюдая, они начинают отделять лица от не-лиц, а потом вдруг обнаруживает, что лицо и руки, которые к нему прилетают, — это вместе мама, а потом — что мама может уйти, и она еще больше, и у нее есть еще куча всего.

Я помню момент, когда мой сын начал замечать, что я переодеваюсь, то есть он впервые отделил одежду от меня, — показывал пальцем и смеялся. А потом вдруг осознал колготки и расплакался — потому что у мамы вдруг исчезли привычные ноги и появились вместо них новые черные ноги, а маленькие дети боятся перемен. Мне пришлось снимать и надевать колготки, чтобы он понял, что они — это тоже такая отдельная штука.

Время начинает распадаться на спать и не спать, потом на день и ночь, потом еще на кусочки поменьше, и общие понятия "есть" постепенно делятся на кусочки. И появляются завтраки, в которые едят кашу и тосты, и обеды, первое, второе и третье, пока весь мир не разложится на понятные кусочки пазла.

Для меня понимание этого восприятия делает максимально понятным большинство "капризов" и прочих, казалось бы, нелогичных требований детей.

Мне кажется, что ребенок видит ситуацию в общем, как такую целостную, неразделимую картинку. Если вспомнить собственное сильное впечатление — как в нем важно, чтобы все совпало! Вот этот закат, пустой берег, волны, лошадь подо мной в галопе, лето… Оно работает вот так, все вместе. Я уверена, что все мелкие ситуации для детей — гораздо более эмоционально насыщенны, чем думаем мы, и они так же целостны и неотделимы. И если мы когда-то впервые сказали малышу "это — твоя новая чашка", то вот эта синяя чашка, и голос мамы, и гордость, которую он испытал, именно новизна этого чувства — все это сложилось в один отпечаток. И он снова и снова хочет пережить эту новизну гордости, или чего-то еще, что он, маленький, впервые пережил в какой-то момент с этой синей чашкой. А тут мы ему говорим: "Да какая тебя разница, пей из желтой". Нет! Гордость, самостоятельность, первые осознанные ощущения "я пью сам", ощущения бортика на губах, ручки чашки в руках, сока в ней — все это ОБЯЗАТЕЛЬНО, а мы говорим — "желтая", а мы говорим — "какая разница".

Или вот сидит он, катает машинки, я говорю: "Пойдем ложиться, пора спать", и он кричит: "Нееет! не хочуу!" И я, глупая, занудно объясняю, что спать нужно. Но он не против спать, он против того, чтобы я разрушала что-то важное и здоровское, что происходило в этот момент. Он говорит "нет" отказу от радости катания машинки, всей этой радости тяжеленькой красной машинки в руках, как у нее колесики поворачиваются об ковер, а тут мама пришла и говорит: "Прекрати радость". Нет, мама, конечно, говорит "пойдем спать", но, по сути, мама говорит "прекрати радость". И если мама скажет "бери машинку с собой", то он пойдет, потому что он не против спать, он против — отдать машинку.

Как же часто я прокалывалась на ерунде, пока не научилась об этом думать.

— Тесса, возьми яблоко.
— Нет.
— Ты же только что хотела?
— Нет.

И тут ты понимаешь, что в двух руках у нее новые куколки, и яблоко — это не яблоко. Яблоко означает то, что в руке не будет куколки. Я научилась смотреть на эти вещи и говорить: "Ты можешь положить куколку в карман и поесть пока яблоко, а она в кармашке посидит". Я придумываю для нее новую интересную картинку: "Я ем яблоко и куколка у меня в кармашке", она уже предчувствует это новое ощущение — и самой положить ее в кармашек, и чувствовать ее через ткань платья, и знать, что она там, и думать, как она там, как в домике, и еще есть яблоко". И она подпрыгивает легонько от радости и говорит "да, да!", и кладет куколку в кармашек, и берет яблоко, которое секунду назад не хотела.

Все наши самые сильные, самые яркие воспоминания — это воспоминания сильной эмоции — радости, свободы, силы, легкости, печали, одиночества, стыда, счастья. Для ребенка каждая новизна освоения мира — это как раз та самая сильная эмоция, такая же важная. Если видеть, как проживают эти важные моменты дети — в выборе чашки одного цвета или бутербродов только треугольничком, — можно научиться их узнавать и уважать. А если уважаешь, то сможешь догадаться, что на улицу не хочется, потому что под лестницей в прошлый раз напугала паутина, а не потому, что он вдруг разлюбил гулять. Из гостей нужно уйти, потому что все в платьях, и тогда они принцессы, а она одна в джинсах, и надо решить проблему, как стать принцессой в джинсах, а не взрослую глупость "ну пойдем, что ты как маленькая, будет же интересно". В туалет он не пойдет, потому что фен для рук шумит страшно, а не потому, что не хочется, и хочу взрослую вилку, потому что когда она в прошлый раз ела взрослой вилкой, мама посмотрела любящими глазами и засмеялась. И нужны любящие глаза, а не вилка. Но она еще этого не знает, она еще не отделила любящие глаза от вилки. Поэтому нужна вилка.

И нам надо про вилку догадаться.

И надо эту вилку дать.