Мужской взгляд: журналист Сергей Береговой об отцовстве

Мы стали другими. Мы родились в одной стране, росли в другой, а набираемся опыта и веса уже в третьей. Мы — те, кто никогда не слышал от своих отцов самых простых и важных слов — "я тебя люблю". Это не значит, что этой любви никогда не было. Нет. Просто это было не принято — говорить о любви, в том числе и тем, кого действительно любишь. Наши отцы — суровые, немногословные викинги. По утрам они брали свои молоты и уходили биться насмерть, какие уж тут сантименты. Мы на их фоне выглядим изнеженными эллинами. Правда, за эти тридцать лет мало что поменялось: здесь такие же холодные зимы, суровые законы, и биться насмерть надо так же с раннего утра и до позднего вечера.

Когда нам было тяжело, наши отцы говорили: "Соберись, вытри слезы, ты же мужик". А иногда они говорили: "Да что из тебя получится?" Или не говорили, но мы видели это по их лицам, по выражениям их глаз. Господи, что же с нами случилось бы, если бы они сказали: "У тебя все получится, я люблю тебя". А что случилось бы с ними?

Наши отцы — суровые, не умеющие быть ласковыми мужчины. Мы гордились ими и боялись их, мы не смели им перечить. Мы любили их очень-очень, но об этом мы тоже не смели им говорить. Они приучали нас к труду, порядку и самоограничению. Настоящий викинг не имеет права жаловаться на судьбу, обстоятельства и слабость. И сын викинга тоже.

Наши отцы никогда не говорили нам о своей любви. Почему же мы говорим о ней нашим детям? Что заставляет нас быть другими отцами, мужьями? Теперь все так восхищаются современными папами: "они совершенно не стесняются менять подгузники", "они так любят гулять с колясками", "им можно доверить ребенка и не опасаться". Может быть, все дело в том, что мы наконец-то можем быть самими собой? Стереотипы, установки, базисы с их надстройками — все это летит на обочину истории. Прогресс расшвыривает в стороны все то, что заставляет мужчин замораживать свои сердца, скрывать их под панцирями из комплексов, запретов и впитанного с молоком матери всепоглощающего, табуирующего "нельзя". Нельзя проявлять чувства, нельзя быть слабым, нельзя быть сумасшедшим чудаком, нельзя, нельзя, нельзя. Но оказалось, что поколению, взращенному на какой-никакой свободе, на идеологии гендерного равенства, на независимости мнений, — ему можно. Можно без "нельзя". А когда никто и ничто не запрещает открыто любить собственных детей — тогда получаемся мы.

К чему все эти условности? Нам же уже не надо выходить с голыми руками на медведя и саблезубого тигра? Во всяком случае — на настоящего медведя и настоящего саблезубого тигра. И выживает теперь не самый сильный. Во всяком случае не в физическом смысле этого слова. Выживает самый адаптирующийся, самый меняющийся, самый умный. И мы все еще слышим этот крик. Нам кричат: эй, я не вижу здесь настоящих мужчин, все мужики перевелись, посмотрите на себя, мне стыдно за вас. Это крик отстающего. Он уже не в силах догнать остальных, догнать время. Ему страшно и больно оставаться одному позади, в забвении. Это кричит тот, кто так и не научился меняться. Но у нас для него хорошие новости: быть мужчиной — это не значит следовать чужим установкам. Быть мужчиной — значит самому выбирать свою дорогу и идти по ней. Ошибаться и учиться на ошибках — это быть мужчиной. Признавать права и мнения других и даже уважать их отличия от тебя — это тоже быть мужчиной.

А что же наши отцы-викинги? Какими бы суровыми и непреклонными они ни хотели казаться, мы знаем и видим их тепло. Мы чувствуем его с первого дня жизни, с первого прикосновения их рук. Ведь именно эти руки брали нас и поднимали вверх, знакомя с миром вокруг, показывая земле, небу и солнцу. Из их глаз текли слезы радости, и это были те редкие моменты, когда они позволяли себе слабость. Они позволяли себе быть слабыми ради нас. Это ли не показатель того, как они нас любили и любят! А мы отвечали им своим детским плачем. Мы знаем это и ценим, наши дорогие и любимые суровые викинги.

Мы воспитаем на ваших примерах своих детей, дадим им ваши имена. Ваша кровь всегда будет течь в наших венах, а значит, и в венах наших детей. И их детей. Они будут другими. Они будут не такими, как мы, и уж тем более не такими, как вы. Но так и должно быть. Что взять с мира, который бы веками, тысячелетиями не менялся? Одно и то же, поколение за поколением. Такой мир в конце концов обречен на гибель. Но в нашем мире такого не будет. Он будет меняться. Неудержимая страсть к знанию, к пониманию законов природы будет и впредь будоражить умы, сердца и души. Наши дети смогут раздвинуть рамки и увидеть больше, значительно больше, чем видели мы. Они устремятся в дальние уголки галактики и познают тайны наших тел, они исправят все наши ошибки, очистят планету от мусора, остановят таяние льдов, они поймут все языки и сотрут границы. А мы, конечно же, будем кричать им вслед: "эй, мы не видим тут настоящих мужчин, куда же они все подевались?!". А они нас простят за это. И будут любить нас и не стесняться говорить об этом. Как и мы любим наших отцов, наших молчаливых викингов.

P.S. Когда я писал этот текст, то поймал себя на мысли, что, бывает, мне и самому сложно сказать своему трехлетнему сыну Степе, что я его люблю. Такое происходит, когда мы с ним находимся, что называется, при свидетелях. Например, в садике, в котором у нас есть свой ритуал прощания. Сначала он бьет своей ладошкой по моей ладони, потом стучит кулачком о мой кулак, после чего мы целуем друг друга и я говорю: "Хорошего дня, пока, я тебя люблю". Так вот, если в раздевалке в этот момент никого нет, то я готов хоть прокричать это. А если есть кто-то из родителей или воспитателей, то произнести это становится сложно. Я начинаю стесняться. Да, я действительно думаю, что это ну как-то не по-мужски: сюсюкаться, целоваться, говорить всякие слова.

Я серьезнейшим образом себя перебарывал, чтобы не стесняться, потому что на самом деле это вовсе не стыдно. И вышло так, что мое стеснение убрал сам Степа. Однажды я ему в очередной раз не сказал, что люблю, — мы просто попрощались, и я пошел на работу. У лестницы Степка догнал меня и сказал: "Папа, я буду скучать, я тебя люблю". "Я тоже тебя люблю", — не задумываясь, ответил я. Ответил громко, так, что все услышали. Но никто не начал тыкать в меня пальцем и кричать: размазня, телячьи нежности. Все только заулыбались. Любовь — это волшебное чувство, которое дарит тепло не только тем, кому о ней говорят, но и вообще всем вокруг.